Распорядок дня на сегодня
1.
2.
3.
4.
5.
6.
7.
8.
9.
10.

UPD:
Приступаем к пункту 4.
Мася, не ругайся!!!

UPD2:
И вот ... здравствуй ночь) Подползаю к седьмому пункту.
Привет, любимые)))
Ныряю!!!

---

Спите, блин????!!!!
А ну встали живо!!! Все!!!

И даже ты, как-там-тебя, который апельсины в сиропе в дурдом заказывал!!!
Помирать, так вместе


Доброе утро?

@настроение: это что такое?

---

Неожиданно, снова наступила пятница...
Куда катится мир?

Доброе утро!
Я люблю всех-всех...кроме своего провайдера!
*заряжает Юкино ружье и ждет возможности отомстить*

---

Не просто тире между двумя датами

На этот раз выпендрежница-судьба постучала в окно - грозой, которая успокоилась только к рассвету, оставив на языке никотиновое послевкусие одинокой ночи и полное отсутствие тока в белых коробочках по всей квартире. Так я погрузилась в прошлое: без телевизора, компьютера и интернета снова стала семнадцатилетней абитуриенткой, терзаемой видом высоченных башен профильной литературы и сомнениями в правильности выбранного пути.
За работу села от скуки. Включила мысленно текстовый фильтр: пробегая страницы по диагонали, искала вот этот тип текста, вот ту структуру и вот такое лексическое наполнение.

А потом курсивом началась новая глава:
"1.
У человека две жизни: та, которой он действительно живет, и та, которой он мог бы жить. Нереализованная, непрожитая жизнь каким-то образом отражается на жизни действительной. И чтобы до конца понять человека, надо представить себе, как он мог бы жить, попади он в другие обстоятельства. Я думаю, это относится к каждому.
Но жизнь Миши Гринина не прожита почти вся."

И к концу этого очерка я выплакала все необходимые ответы. И стало все легко и понятно.

Скоропостижно длинная история не-героя на все времена

Стихи Миши Гринина ходили по рукам, их переписывали в тетрадки. Волгоградский журналист Игорь Рувинский случайно услышал их в поездке по области, решил разыскать автора, потом опубликовал стихи в комсомольской газете «Молодой ленинец» — и так мы узнали о Мише. При жизни его никто из его товарищей и не подозревал, что он пишет стихи. Все его черновики и чистовики перечеркнуты крест-накрест его же рукой, а па полях определен приговор: «Слабо», «Слащаво», «Болван! Тебе видно на роду написано быть болваном».
Мишина учительница физики рассказывает, что она невысоко ценила его знания. Правда, иногда он задавал довольно глубокие вопросы, но отвечал скупо и впечатления не производил. И только на выпускном экзамене вдруг оказалось, что Миша блестяще знает физику. Удивленная комиссия пришла в азарт и стала гонять его по всему курсу — для интереса.
Можно и еще продолжить этот ряд противоречий, но достаточно. Какую бы сторону жизни Миши Гринина мы ни взяли, обнаружится одно и то же: неброская видимость и яркое содержание.
Есть излюбленная тема публицистики: «Быть или казаться?» Обычно речь идет о том, что люди стараются выглядеть лучше, чем они есть на самом деле. Здесь все наоборот. Человек был лучше, чем казался. Это настолько поразительно, что закрадывается мысль: а может быть, каждый мальчишка из тех, с которыми встречаешься, может быть, и он несет в себе такую же тайну? И даже сам не знает о ней?
Трагедия на шоссе, по свойству трагедий, рывком сдернула с этой жизни завесу неприметности и заурядности. То, что обычно заслоняется последующими событиями долгих зрелых лет, теперь приобрело самостоятельное значе¬ние. Нам незачем гадать, во что эта жизнь могла бы вылиться. Жизнь окончилась в юности — юность стала жизнью. Не пролог к действию, а само действие. Если же оно кажется нам значительным — это лишь говорит о том, как вообще могут быть значительны первые 18 лет человеческой жизни.
Почитай стихи, приятель,
Будь судьей. Дарю тебе,
Мой нечаянный читатель,
Все, что есть в моей судьбе...
Это из стихов Миши Гринина.

Все, что есть в моей судьбе...
Стоп! Стоило мне перечитать Мишино четверостишие — и отпустило напряжение, сжимавшее сердце. Мише напряжение было несвойственно. Сменим тон! Будем рас¬сказывать без многозначительных интонаций и угрожающе-коротких фраз и выбросим вон из словаря проклятое прошедшее время — «был».
Посмотрите — утром, еще в темноте, торопится к электричке худенький, невысокий мальчишка. Электрички встречаются у платформы: одна — налево, другая — напра¬во. Налево — в центр города, там институты, направо — па окраину, там заводы. Мише — направо. В маленькой мастерской, пристроенной к цеху, он целый день ладит формы, опалубку для деталей из железобетона. В темноватой мастерской высокий потолок, грубый большой вер¬стак посредине. Две циркулярки с визгливым звоном вгрызаются в доски и вдруг захлебываются. Терпко пахнет распиленная ель.
Смена кончилась. Два часа перерыва до школы. Час — на дорогу, душ и обед, час — на гантели и гири. «Я должен приобрести такую же физическую силу, как Рахметов. Сейчас у меня времени нет, я занят по горло, однако и в этом году буду регулярно заниматься атлетической гимнастикой с моими гантелями. Когда же поступлю в институт, то нажму на спорт со всей яростью. Я мужчина, это обязывает» (запись в дневнике).
Рассказать ли об этом? Расскажу. Однажды, когда Мише было 15 лет, на его глазах трое здоровенных парней пристали поздно ночью к незнакомой девушке. Миша не то чтобы струсил, но он знал, что не поможет, что хил и слаб. К тому же это старое длиннополое и узкое пальто. «У меня такой идиотский вид в нем, как у глупого ребенка. Совсем не подходил для роли спасителя». Избитым в 15 лет еще можно быть, смешным ни в коем случае.
Он прошел, глядя прямо перед собой, вроде бы ничего не замечая. Он проплакал три дня. Он презирал себя, осыпал издевательствами и проклятиями.
На четвертый день он принес гантели и книжечку о том, как стать сильным. Дома считали это временным увлечением. Но проходили месяцы. Гантели становились тяжелее. Потом отец купил две пудовые гири. То есть отец только заплатил, а пришел за покупкой сын. Связал гири веревкой, перекинул через плечо. Еще немного времени — и Миша подбрасывает гири, ловит их, как мячи. Сажает на ладони и поднимает к потолку двух братьев школьников. Сестру-восьмиклассницу носит на руках, как в невесомости. Плечи развернулись, руки отяжелели, сила накопилась.
Черная мгла,
Пенит брызги седой океан,
Кабальеро Фернан Магеллан
Рассекает пучину...
Это — из записной книжки, набросок в электричке.

Вечер в доме Грининых. В трехкомнатной квартире в новом доме тесно. Семь кроватей, стол на семерых, и под вешалкой, если погода переменчива,— 14 пар обуви. Многовато для нынешних прихожих. Отец отдыхает, играет на пианино Листа. Мама устроилась за письменным столом она учительница, методист преподавания литературы: А. М. Гринина-Земскова, автор многих книг. Наташа занимается — она поступила в пединститут. Погодки Саша и Женя, шестиклассник и пятиклассник, заняты чем-то своим. Чаще всего они переругиваются, поддразнивают друг друга.
— «Женя», «Евгений»,— говорит Саша,— ну что это за имя? Ни одного великого человека не было с таким име¬нем. Только Евгений Онегин. Даже царя ни одного не было Евгения.
Самый младший, Леня, второклассник, любимец всей семьи, учит наизусть «Мцыри». Каждую строчку он повторяет раз по двадцать, меняя голос. То с паузами: «Обнявшись—будто— две — сестры», то басом: «Обнявшись, будто две сестры», то нараспев: «Обня-авшись, будто две-е сестры»... Пока он выучит, вся семья будет знать «Мцыри» наизусть, даже, наверное, попугайчики Боб Гарвей и Душка, они попискивают в большой клетке.
Отец, вернувшись с фронта в 24 года, где-то вычитал, будто слово семья означает «семь Я», «сам-седьмой» (хотя вообще-то семья от «семь», писалось через «ять»,— «работник», «слуга», «домочадец»). Когда он познакомился с Антониной Михайловной и они решили жениться, был уговор: их двое и чтоб было пять детей: «семь Я». Старомодное представление. В этом доме много старомодного, н оттого, наверное, детям в нем хорошо.
Отец и мать не загадывают попусту, какими будут их Дети. Они просто стараются сделать все, чтобы ребята чувствовали себя уверенно, были защищены. Пусть их будет. Много, братьев и сестер, родни, своих, чтобы никто из них никогда не был одинок в этом мире. Антонина Михайловна рассказывает о своих родителях (отец ее — плотник): «Добрые люди долга». Вдумайтесь, пожалуйста, в эту формулу. Мне она кажется прекрасной. Только добрые люди и только люди долга иной раз доставляют окружающим немало хлопот. Добрые люди долга — вот на кого можно положиться без оглядки и без опаски. Эта формула царит в доме Грининых. В одном из сочинений Миша написал (его школьные сочинения пи по стилю, ни по степени откровенности не отличаются от его дневника): «Как опера не может состоять из одних арий, так и в жизни гораздо больше речитатива — простых и негромких, но от этого не менее важных дел». К этому можно добавить, что современная опера порою и вовсе обходится без арий — один речитатив.
Домработницы у Грининых нет. Работа на службе (отец — редактор многотиражной газеты), работа по вечерам, домашние дела. Дома иногда творится такое, что взрослые приходят в отчаяние. Когда женщины из собеса принесли Антонине Михайловне «Медаль материнства», она не смогла впустить гостей в дом: только что вернулась, и в комнатах был невообразимый беспорядок. В недоумении потоптавшись у порога, женщины ушли. Антонина Михайловна расплакалась.
В общем, пять детей в доме — не так-то уж легко.
К тому же — постоянное безденежье. Однако дети привыкли к мелким неудобствам и неустройствам, терпеливы и неприхотливы. Мама носит с работы тяжелые авоськи, в них вместе с продуктами — книги из библиотеки для всех семерых. Свою библиотеку пришлось продать — тесно. И общая привычка к труду, общая благожелательность делают домашнюю жизнь не только сносной, а даже привлекательной. Вот интересное обстоятельство: ни у кого из детей Грининых нет близких друзей «на стороне», и вовсе не потому, что они замкнуты или не умеют дружить. Просто все их друзья — дома. Отец, мать, братья, сестра. Они неразлучны.
Миша как-то сказал Наташе:
— Натка, я хочу, чтобы ты была самая хорошая девчонка, и не позволю тебе ходить со всякими шалопаями.
Наташа рассмеялась:
— Хорошо, Мишенька, я буду ходить только с тобой.
Есть ли на свете лучшая школа любви? Научится ли человек дарить цветы, если он не дарил их матери и сестре?
Стрелки дружеских связей перекрещиваются во всех направлениях. Мать — старший сын. Антонине Михайловне кажется, что как раз о таком мальчишке и мечтала она, когда была девушкой. И вот он послан ей. Старший брат каждую свободную минуту с Саней и Женей. Учит их бороться и настаивает, чтобы им взяли учителя музыки. «А если денег не будет, я заработаю, только обязательно учить, раз уж мне не пришлось». Но самые большие друзья — отец и сын. Когда времени совсем мало, они переписываются (хотя никто из них не уезжает).
Сын — отцу:
«По-моему, у тебя слишком много заказов. Я бы на твоем месте поскорее разделался со всем: с работой, с недописанными вещами и засел бы за главную книгу. Кстати, твои «Золотые коронки» читают везде: в очереди, в автобусе (я сколько раз видел)».
Отец отстукивает на машинке ответ:
«Много заказов, сынок, это не беда. Это обеспеченный тыл. А в тылу моем пятеро гвардейцев во главе с тобой».
Древняя истина: до пяти лет сын в доме — царь, до пятнадцати — слуга, после пятнадцати — друг. Но в «царях», а тем более в мальчиках на побегушках дети еще бывают. А вот в друзьях... Далеко не все узнают в юности счастье глубоко любить отца, мать, дом, свою семью — лю¬бить в том возрасте, когда человек обычно рвется из семьи. Чувство дома, чувство любви к нему делают чело¬века сильным. «Мне шестнадцать, я мир обнимаю, любя...»
Я все могу: быть рыцарем примерным,
Дарить цветы и мокнуть под дождем,
Я навсегда могу остаться верным
И в сердце сохранить тебя своем.
Идиллия? Семейное счастье, работа, школа, спорт, немножко музыки и стихов, книги — налаженная, устроенная жизнь? Ровный, спокойный, доброжелательный мальчик; никто не скажет о нем ни одного дурного слова; все время здоровается с соседками-старушками; срывов-скандалов не бывает ни в школе, ни дома...
Всё так. И всё не так. Начинается новая часть, и опять надо выбирать новую тональность.

2.
Что мы знаем о мальчишках, окружающих нас? Один вежлив, другой резок; один учится хорошо, другой не хочет учиться; один общителен, другой замкнут…
Вихри смятений, надежд, тревог, огорчений, противоречий, тоски, мечты, страсти и разочарований — ВОТ мальчишка. Грозовое облако — исследователю опасно в него соваться. Приборы взрослых слишком грубы — они отказывают, начинают врать, стрелки бессмысленно мечутся и тупо утыкаются в «ясно», когда вот-вот разразится гром, или предвещают грозу как раз в тот момент, когда она, невидимая, но разрушительная, уже прошла.
Я прочитал Мишины короткие дневники, сопоставил строчки в записной книжке со школьными сочинениями, сличил чистовики стихов с черновиками — и бурный, одновременно и цельный и противоречивый, до потери сна вол¬нующий мир открылся мне. Удастся ли описать его в этих строчках?
Первые тревоги принес Грин. Мы знаем, что мальчишки увлекаются Грином, что все вокруг поют и уже запели «Бригантину» — из той же оперы песня. Алые паруса и на спичечной этикетке увидишь. Но что происходит, почему Грин так захватывает? Часто бывает: о чем больше всего говорят, о том меньше всего думают.
Миша перечитал Грина в 13—14 лет. «Алые паруса», «Блистающий мир», «Бегущая по волнам», «Дорога никуда» — целый мир, обжитой и разветвленный, совершенно самостоятельный, отделенный от всего. Если среди упоминаний о Зурбагане, Лиссо и Покете встречаются Мадрид или Вена, то именно Мадрид и Вена кажутся выдуманными, а не Зурбаган и не Лисе. Грин вне географии. Вне истории. Одна реальность — чувства и характеры, как раз то, что и есть единственная реальность в юности, что больше всего занимает. Тиррей Давенант— «соединение простоты, решительности и беззащитности». Не о Мише ли Гринине сказал это Грин?
А язык? У каждой фразы свой сюжет, так что и строчки не проскочишь, не остановившись и не подумав; а гриновские афоризмы — кто в юности не любил афоризмов, не ценил удачно сказанного слова, не искал в афоризмах подтверждения собственным мыслям?
«Никогда не бойся ошибаться,— говорил Галеран,— ни увлечений, ни разочарований бояться не надо. Разочарование есть плата за что-то прежде полученное, может быть, несоразмерная иногда, но будь щедр».
Так и видишь эти строчки из «Дороги никуда», переписанные в записные книжки 16-летних. Они словно для того и сочинены.
Миша увлекся Грином. Бредил Грином. Вырезал из бумаги корабли с алыми парусами и, к ужасу мамы, наклеил их на занавески. На уроках его будто нет. Вызовут отвечать — отказывается. Сегодня пятерка, завтра двойка. Мечтает целыми днями. Рассказывает Грина сестре и братьям. Только потом они узнают: рассказов этих не найти в собрании сочинений Грина — Миша придумывал их сам. Вариации на темы Грина.
Грин приходится на ту пору, когда человек хочет полюбить, не кого-то, не конкретную девчонку, а вообще — любить, вообще — Девчонку. Когда любовь еще не чувство, а лишь символ чего-то высокого и благородного, в высшей степени чистого. Когда хочется не столько любить, сколь¬ко пострадать из-за любви, совершить подвиги ради любви, чтобы любовь непременно меняла и судьбу, как в «Блистающем мире».
В светловской «Сказке» (1939) мечтают: «Хоть бы сделать что-нибудь героическое, перезимовать на дрейфующей льдине, полететь в стратосферу». В нынешней сказке героическое ищут по-прежнему пылко, но не в стратосфере, а в сфере нравственности, в сфере человеческих отношении. Мишу привлекают не столько героические поступки, сколько героические характеры, хотя такое разделение, конечно, условно. «Нет, меня не тянет на Луну»,— запальчиво начинает он одно из стихотворений.
Я земной, совсем-совсем земной,
Верен остаюсь планете нашей.
Пусть же это небо надо мной
Будет просто бирюзовой чашей.
Для особо великих деяний, может быть, и нет повода под этим «просто небом» или, по-другому говоря, просто дома. Но для великих чувств...
«Хочется быть таким, как Овод, Рахметов, Сирано де Бержерак. Хочется быть умным, твердым, решительным». «А русские революционеры — Бауман, Свердлов, Дзержинский, а советские разведчики — тот же Зорге?» «Капитан Грэй навсегда останется для меня идеалом мужчины». «А тот незабываемый вечер, когда я смотрел «Сирано де Бержерака»! Я ушел возбужденный. Сознание, что есть на свете такие люди, очищает и возвышает душу».
Ото строчки из разных сочинений Миши. Он перебирает литературных героев из десятков книг— «от Эсхила до Н. Островского» — и всех героев реальных и каждого примеряет па себя.
Мальчики, вспомним историю,
Сказки времен забытых:
Рыцари, мушкетеры —
Всех и не перечесть...
Вспомним и слово, которое
Звало порой на битву,
Под пистолетное дуло.
Старое слово — честь!

Часто услышать можно:
Мол, в старину, без сомненья,
Тоньше и ярче любили,
Нынче ж любовь — пустяк...
Но неужели не сможем
Мы заслужить восхищенье,
Как заслужили Овод,
Грэй, д'Артаньян, Бержерак?
Но заслужить восхищение оказалось не так-то просто. Восьмиклассница, чье восхищение требовалось заслужить, сидела рядом, на той же парте, но восхищалась она совсем другим человеком, действительно увидев в нем Овода, Грэя, д'Артаньяна, Бержерака разом — он был учителем физкультуры. Она воевала за свою любовь с целой школой. Одни учителя понимали ее, другие преследовали, старшеклассницы ревновали и устраивали ей мелкие пакости. Каждый день она плакала и, поплакав, каждый день на полсантиметра обрезала волосы: родители запрещали носить короткую стрижку, приходилось действовать постепенно. Она была очень занята этими переживаниями и хлопотами — и что ей было до тихого соседа по парте?
Миша ездил встречать ее к дверям музыкальной школы, поджидал на автобусной остановке. Несколько минут торопливой дороги до ее дома — вот все, что ему перепадало.
Он посвящал ей стихи. Он исправлял ошибки в ее классных работах, молча указывая на них пером; она мило краснела и была благодарна, но из благодарности, как известно, не любят.
...Как грустно знать, что никому не нужен,
Никто в твою персону не влюблен,
II па душе царит такая стужа,
Как будто заморожен в страшный сон.

...Соловьи? В них не было нужды...
Я одной тобою любовался...
Почему at ты словно со звезды?
Почему же я одни остался?

...Но с тобой не ходили мы вместе,
И не чувствовал губ я твоих...
Я тебе посвящу, как невесте,
Неумелый, печальный стих.
И так далее, и так далее... Вечная драма таких мальчиков. Я знаю их, у всех одно и то же. Возвышенная мечтательность влечет их: к девчонкам, в которых они больше чувствуют женственности,— к красивым, кокетливым, обаятельным. Требования к уму и к доброте избранницы предельно скромны. Ума и доброты у них самих хватит на двоих — они ищут неизведанное. Они не расчетливы, не умеют прикидывать шансы на успех, они бросаются в любовь безрассудно, очертя голову и, как правило, жестоко страдают. Пыл, на который другие и не способны, туманит им глаза, избранница, не всегда заслуженно, наде¬ляется необыкновенными достоинствами. Да что там долго говорить, типичная ситуация: Дон Кихот и Дульцинея. Дульцинея может быть какой угодно, был бы Дон Кихот Дон Кихотом.
А Мишина девушка и вправду хорошая, умная и веселая. И придумывать ничего не надо было. Когда она появлялась на вечере в; вишневом платье с черной аппликацией вокруг воротничка, у Миши перед глазами шли кру¬ги. Если бы еще был суровый и бесповоротный отказ или измена, он, наверное, заболел бы, провалялся в горячке, как гетевский Вильгельм Мейстер, и вылечился бы. Но девчонкам тоже ведь, хочется испытать свои чары; к тому же Мишу трудно оттолкнуть. Мучение становилось невыносимым, и не было видно конца ему, пока Миша не решился вовсе уйти из школы — только чтоб не мучиться.
Я ведь столько испытал,
Даже вспомнить невозможно,
Прежде чем тебя позвал
На минутку... если можно.

Сколько раз считал все «но»,
Сколько с духом собирался,
Верил, ждал, краснел смешно,
Так спешил... и так боялся!
Да, он страдал, но само это страдание — счастье для него. Он готов благодарить ее за все:
За улыбку, «полонез»
(Я ведь в музыке невежда),
За прилив счастливых грез
В миг нечаянной надежды.

В миг, когда глаза блеснут
(И опять во что-то верю...),
И за эти пять минут
У твоей закрытой двери.
Традиция требует: приведя такие стихи, нужно тут же и откреститься от них, указав, что они не зрелы, норою банальны, а то и вовсе неграмотны. Но мне не хочется открещиваться.
Давно замечено было, что сначала люди пишут просто и плохо, потом сложно и плохо, а уж потом просто и хорошо. Начинающие поэты стараются попасть на вторую стадию сразу — очевидно, в надежде сократить трудную дорогу к простому и хорошему. Но дорога часто мстит за эти срезы. Перенапрягшись в первых опытах, поэт иногда так ничего и не достигает.
Естественный путь все-таки кажется более верным, и человек, придерживающийся его, больше обещает. В стихах Миши Гринина чувствуется простор для развития. Он не пытается сказать больше, чем он знает, быть многозначительным. Он прост и однозначен, потому что вовсе не поэтические задачи ставит перед собой. Он не «поэзию творит», а говорит то, чего не может не сказать. Чувство поэзии приходит к нему, потому что у него есть поэзия чувства. Интересно, что в Мишиных черновиках лучший вариант — всегда первый. Стоит ему попытаться исправить строку, как он непременно ухудшит ее. Ему удается лишь то, что сказалось само собой. А если стихи выливаются сами собой, то это почти всегда — стихи, хотя, конечно, их далеко не всегда стоит печатать.
Я не поэт, хотя порою
И я берусь за карандаш.
Нахлынет как-то грусть волною,
И вдруг стихам всю ночь отдашь.

И как люблю я то волненье,
Тот первый жар и первый страх,
И эти слезы вдохновенья,
Что закипают на глазах.

Рожденные сердечной мукой
Моей поэзии грехи...
Какая славная наука
Любить стихи, писать стихи!
Можно понять, почему школьники и студенты переписывали Мишины стихи из тетради в тетрадь. Его обезоруживающая искренность мгновенно создает контакт с читателем. Вы сразу, с двух строк понимаете, что за человек перед вами. Несовершенство же формы точно отражает неопытность первых чувств. Профессиональный поэт, пожалуй, и не смог бы добиться такого результата. Пушкин не случайно старался сделать письмо Ленского «темным и вялым», а в письме Татьяны, говорит он,— «умильный вздор» «и слов любезная небрежность».
Итак, после девятого класса Миша уходит из дневной школы и поступает работать на завод. Ему удалось совер¬шить тот самый подвиг — полюбить, о котором он мечтал и который действительно оказался не таким уж легким. Я говорю — «подвиг», потому что в ого возрасте вовсе не каждый столь серьезно относится к своему чувству, что может переменить из-за него всю жизнь.
Помните? «Ни увлечений, ни разочарований бояться не надо. Разочарование есть плата за что-то прежде полученное».
Пришло время платить и «за эти пять минут у твоей закрытой двери»... Кажется — ушел, но видит, не встречает и не знает. И спасибо сказал. Но почему же все вокруг внезапно потеряло устойчивость, закачалось, стало сомнительным?

3.
Трудное время наступило для Миши. Человек растет, перешагивает через самого себя, сбрасывая все старое, даже если оно было дорого ему. Чем дороже — тем труднее расставаться.

Где ты, где ты, мое босоногое детство,
Деревянная сабля, Дюма и Майн Рид?
Сейчас он сам себе противен. «Гнетет ощущение своей физической неполноценности — я себе кажусь ужасно некрасивым и хилым»,— пишет в дневнике человек, легко подбрасывающий пудовые гири. «Вечером, когда пришел я домой и глянул на себя в зеркало, меня передернуло от отвращения. Боже мой! Неужели она запомнила меня таким?»
Можно подумать, что эти строчки чуть ли не дословно списаны с «Отрочества» Л. Толстого. Но это не плагиат. Каждый в этом возрасте проходит через подобные мучения.
Все люди вокруг стали казаться скучными и надоедливыми. «Единственное, что мне хочется,— это пожить одному. Где-нибудь в одиночной камере». «Я мечтаю о друге так же, как и о любимой,— реальные люди скоро надоедают. На второй встрече я остываю и становлюсь похож на прокисшую селедку». «Это не лермонтовская ненависть к окружающему, это просто брезгливое отвращение к бесцельным разговорам, делам, неряшливо убранной комнате, досада на людей, которые слишком любят тебя».
Брезгливость — горькое, но точно употребленное слово. Ненависть всегда имеет основание; у Миши нет основания ненавидеть. Он любит окружающее. Но смутная неудовлетворенность, несовпадение мечты и действительности вызывают раздражение и вот эту почти снобистскую брезгливость, разъедающую, бесплодную и самому себе неприятную. Мише свойственны цельные чувства. Он согласен был бы на ненависть, а с серой брезгливостью примириться не может. Злится, отчаивается:
Кто разгадает мир,
Путаницу устоев?
Не залатаешь дыр —
Да и латать не стоит!
Он перечитал свои сочинения: «Боже мой! Какое позерство, пафос, сколько риторики — типичное школярство!» «Вообще я в последнее время потерял уважение к самому себе...»
Он заглядывает в самую глубину своего «я» — и опять отшатывается как от зеркала. «Все-таки страшно до конца разобраться в самом себе. Гибрид Печорина с Обломовым с небольшой примесью какого-нибудь нелитературного идиота. Боже мой! До чего же я опустился!» Но тут же и спохватывается, тут же и возмущается этим чудовищным поклепом на самого себя в дневнике: «А в глубине души все еще считаю себя хорошим, милым и нежным». И этот остаток былого уважения к себе кажется ему непростительной жалостью, которую надо вырвать из сердца.
Для чего нужна на свете жалость?
Жалость — это значит дело дрянь.
И никто не знал, что с ним происходит.
Ни одному человеку он не пожаловался, как не жаловался, когда заболевал. Все болезни переносил на ногах.
Раскроется на мгновение, но тут же отшутится, уйдет в себя. И опять такой же ровный, спокойный, веселый. Только чуть больше, чем всегда, сидит за письменным столом.
Трудно в юности... Взрослые часто укоряют, ставят в пример: «Такой-то в твоем возрасте уже... А такой-то...» И забывают, что можно выстроить и другой ряд: что Гёте в эти лета чуть не покончил с собой, что страшным пессимистом был в юности создатель «Этюдов оптимизма» Илья Мечников, а Чернышевский писал о себе в дневнике, что он «тряпка» и «дрянь».
Тягучая морока юности, когда человек не имеет достаточно сил, чтобы подчинить себе обстоятельства, и чувствует себя зависимым неизвестно от кого — от судьбы? От случая? От удачи?
Да, человеку открыты все пути. Но по всем-то путям не пробежишь — запутаешься и устанешь. Надо выбирать свою дорогу, единственную. Вот так командированные люди подъезжают к незнакомому городу, где, рассказывают, много хороших гостиниц; но место не забронировано, и грызет человека забота: устроится ли? Никто на улице не ночевал, и он не будет на улице. А забота не уходит.
И, быть может, никогда, никто
Обо мне не вспомнит добрым словом,
И в дальнейшем жизнь готовит мне
Скучную, унылую дорогу...
Нужны годы и годы, чтобы развилось нормальное чувство жизни, чтобы стал доступен ее смысл, чтобы наступило некоторое равновесие духа. Если бы кто-нибудь сказал Мише: потерпи, дружок, борись, это не с тобой одним происходит, может, ему было бы полегче...
Я ни в коем случае не могу допустить, чтобы эти строки прозвучали упреком тем, кто был с Мишей рядом. Я стараюсь взвешивать каждое слово, потому что знаю: есть дом, где каждое слово — по сердцу, в сердце.
Миша был счастлив в своем доме так, как только может быть счастлив человек в своем доме; и если даже ему было трудно... Подумаем о других мальчиках.
Он один, ибо вступает в свое будущее и должен понять его. Он листает тетрадь своих стихов — они кажутся ему ужасными. «Тень Маяковского стоит надо мной, как кошмар. Я не могу быть потрясателем умов эпохи. Если я в жизни произвожу впечатление самого заурядного человека, то, следовательно, и стихи мои не могут стать значительными. Случайности не бывает. Я добр, мягок, нерешителен, уступчив, застенчив, как девушка. Все это весьма неплохие качества, но вряд ли я способен к борьбе...»
А если не быть «потрясателем умов эпохи» — к чему писать СТИХИ?
И наконец, наступает очередь самого дорогого... Быть может, бесстрастная запись в дневнике — кульминация, низшая точка душевного упадка. Безразличный тон ее — как будто ничего не случилось! — говорит за себя сам: «Сегодня читал «Блистающий мир». Одурманен, но не взволнован. Я уже не испытываю к Грину того детского восхищения, не чувствую сердечного трепета, как раньше...»
Все. Что остается делать человеку на этих развалинах совсем недавно еще действительно блиставшего мира? Одно убежище — ирония. Губительная для людей бессодержательных, умных она иногда спасает.
Раз-два, смело!
Жить — плохое дело,
И тоска меня сосет,
Всю печенку съела!
Кто знал великое воодушевление и подъем, у кого обостренное отношение к жизни, у того и неизбежные кризисы принимают жестокую форму. Сказалось все: и непривычная обстановка на заводе, смена товарищей, страшная усталость. Завод, школа, общественная работа — Мишу выбрали в заводское комсомольское бюро. Работать и учиться в неполных 17 лет — не всем посильная нагрузка.
Но где же выход для Миши? Как он будет выбираться из кризиса? Спасет ли его моральное здоровье?
Против тяжелой болезни — сильнодействующие лекарства.
Миша считает, что он не способен к борьбе. Это — от школьных романтически-отвлеченных представлений о борьбе.
Не способен? Но посмотрите, с какой яростью сражается он с обступившими его напастями.
«Я должен получить максимум знаний. И это достигается только отрешением от всех удовольствий».
«Сейчас я должен быть подобен монаху. Что ж... Отлично! Ведь и до меня были Рахметовы!»
Учение становится для него полем битвы за себя. Вое¬вать интереснее, чем просто учиться, но воевать, оказывается, можно и с физикой, если она не дается, а ты не можешь допустить, чтобы тебе что-нибудь не давалось.
По воскресеньям он не встает от стола с утра и до поздней ночи. Наташе, сестре, кажется, что это у него получается очень легко, она восхищается его трудолюбием. А он твердит про себя: «Я от стола ни шагу не шагну...» — «Я от себя ни шагу...»
Имя Рахметов встречается теперь почти в каждой записи. Истязает себя, как Рахметов, выбирает книги, как Рахметов. Рахметов — абсолютное воплощение воли, а воля — вот что теперь необходимо Мише в первую очередь! «Воля и упорство стали для меня критерием полноценного человека». Он уверен: «Смелость, мужество, трудолюбие, волю — все эти черты нормальный умный человек может выработать в себе». Миша начинает строить свой характер с такой же планомерностью, с какой развивает бицепсы и брюшной пресс. «Человек обязан воспитывать себя сам, сам делать себя «по образу и подобию божию». Две крайности притягивают его — сила и доброта. Он презирает бессилие и ненавидит недобрых. Возможно ли сочетать эти крайности?
Миша размышляет об этом. Мужество и доброта неотделимы. А что если так — и он легко соединяет несоединимое: «Стань сильнее людей и обстоятельств, чтобы помогать людям». Великолепный кувырок, восхитительное «чтобы». Все так просто! Если всмотреться — та же знакомая формула «Добрые люди долга», только во сто крат усиленная в каждой из своих частей. Он не прочь, наверное, стать и богом, по при одном условии: только самым добрым богом, добрым и всемогущим волшебником,
4.
И вот — последняя часть. Мне хотелось бы рассказывать о Мише еще и еще. Это не я кончаю повесть — она сама неожиданно обрывается именно в тот момент, когда появляется надежда па прекрасное продолжение.
Все у Миши плохо, все испытывается па прочность, ломается, отбрасывается — зверок линяет, чтобы одеться в новую, прочную и привлекательную шкурку. А подспудно медленно идет работа, рождаются принципы, определяются цели. «Должны ли быть у человека рахметовской воли сомнения и колебания?» — спрашивает себя Миша и находит правило: «Сомнения — да, колебания — нот! Это мой принцип, мое кредо... Колебаться я, пожалуй, если не считать мелочей, никогда не колебался».
Это правда. Для человека его возраста — редкая решительность. Счел необходимым взяться за гантели — и уже не отступил. Решил научиться играть на гитаре — тут же приступил к делу. Понял, что должен уйти из дневной школы,— осуществил намерение в несколько дней. Переступил порог стеснительности, послал рукопись своих рассказов в столичное издательство. Вскоре пришел ответ:
«Уважаемый товарищ Гринин! Есть ли у вас еще что-либо?.. Пришлите, пожалуйста. И напишите о себе: сколько вам лет, чем занимаетесь, давно ли пишете...»
Давно ли он пишет? Да столько, сколько помнит себя.
Это самое трудное в его жизни. Да, он хочет стать писателем. И готовится к этому с обычной для него решительностью и определенностью, с полным пониманием трудности избранного пути. Никаких уверток: «если получится... если обнаружится талант...» Он уверен пока что не в себе — в своей цели. А это уже кое-что. Однажды, только однажды он открывает себя в сочинении. Вверху первой странички он написал для учительницы: «Только, пожалуйста, никому не читайте его и никому не показывайте. Это что-то вроде исповеди». Учительница вернула сочинение с припиской: «Ну что ж! Рада за вас и желаю успеха. Надеюсь быть в числе ваших читателей. 5».
Почти пугающая уверенность. Как будто речь идет о человеке, который что-то сделал. Но, видно, Мишина учительница знала своего ученика.
И как озарение, как аккорды, взятые всем оркестром в финале симфонии, как яркое солнце сквозь расступившиеся тучи, возникают в записной книжке медленно выписанные слова:
«Я полюбил нового Грина».
Что значит эта строка? Что значит возвращение к имени, с которым связано для Миши столько радостного? Выход из кризиса? Победа в истерзавшей душу борьбе? Или только предчувствие победы, первое недоверчивое прикосновение к тверди под ногами?
Мы никогда не узнаем этого. Слова о новом Грине — последние в записной книжке.
В ту минуту, когда Миша, собираясь на выпускной вечер, обдумывал их, человек по имени Юрий Коломейцев, 25 лет, шофер, отправлялся в рейс и спрашивал своего дружка:
— Кому бы продать машину кирпича? И ему дали адрес.
С этой минуты пути двух незнакомых между собой людей стали сближаться, чтобы в какой-то страшной точке встретиться, как мир и антимир.
Я не знаю, что со мною будет —
Этого никто не может знать...
И нельзя нисколько приоткрыть
Этот занавес; о судьбе своей
На пороге смерти лишь узнаем...
Ему дали адрес, и он поехал договориться: ждите, ночью привезу кирпич. Машину. Нет, меньше не могу. Сколько? 35 рублей.
Договорились.
Миша к этому времени нарядился, проводил сестру — она уезжала пионервожатой в лагерь — и поехал в школу.
Там были уже накрыты столы, играла музыка. Директор сменной школы № 9 вручала аттестаты о среднем образовании. Радость ребят поймет лишь тот, кто учился в вечерней школе или хотя бы сможет представить себе, что это значит — почти каждый вечер зимой, в темноту и стужу отправляться на уроки, слушать и отвечать — неизвестно, что труднее после работы на заводе. И так изо дня в день. Когда человек поступает в вечернюю, ему не верится, что он выдержит и окончит ее. Выдержали. Окончили. Аттестаты. А у Миши еще и рекомендация на литфак пединститута — его сочинение заняло первое место на областном конкурсе и будет опубликовано в сборнике лучших сочинений. Уже и гранки правил. Так сказать, первая опубликованная работа.
Коломейцев сделал рейс и сдал груз. Намекнул приемщику, что нужна машина кирпича. Сможет ли сделать отметку в накладной, будто кирпич получен? Приемщик сказал, что одну машину «сделает», но только одну. Договорились за 15 рублей.
В школе начались танцы. Мише нравилась одна учительница, он пригласил ее. Потом все вместе, веселой ватагой проводили домой классную руководительницу. Вернулись в школу. Расходиться не хотелось. С таких вечеров расходятся навсегда, а они любили друг друга. У них был дружный класс. Хорошие ребята и хорошие учителя.
Коломейцев сделал второй рейс н, в третий раз нагрузив свой «МАЗ», поехал по адресу. Где уговорился. Там его ждали.
Ребята стали собираться гулять. Миша с одной девушкой уходили последними. На столах оставались цветы. Миша сказал, что хочет принести цветы маме, взял белый Душистый пион. Девушка тоже взяла два цветка, чтобы наутро, когда проснется, увидеть цветы и сразу вспомнить, какая она счастливая.
Коломейцев ссыпал кирпич возле чужого дома, получил деньги и заторопился в речной порт, чтобы ему сделали отметку, будто кирпич сдан. Пока у пего не было такой отметки, его, если бы остановили, легко могли бы уличить в воровстве. Оп торопился п слегка нервничал.
Ребята-выпускники шли вдоль шоссе к Волге, шли гуськом по обочине, но два-три человека. В третьем часу июньской ночи было тепло, как днем. Шоссе было освещено. Миша шел с цветком, с аттестатом и с настольной авторучкой, которую ему подарили в школе.
Самосвал Коломейцева мчался сзади. За ним — еще две машины. Заснул Коломейцев или ему почудилась погоня, и оп решил пропустить те две машины, что шли позади? Только внезапно его самосвал выехал на обочину, 47 мет¬ров шел вдоль шоссе, потом вывернул на проезжую часть и остановился.
На этом участке в 47 метров «МАЗ» Коломейцева убил четырех ребят и шестерых покалечил.
Вместе с Мишей Грининым погибли Слава Насонов, Боря Сорокин и Витя Шуваев. Я утверждаю, что о каждом из них можно было бы написать так же, как и о Мише, и приношу свои извинения их родителям за то, что физически не могу это сделать. Рассказывая о Мише Гринине, я старался рассказать о каждом из его товарищей и его сверстников.
...Коломейцев остановился и вышел. Брат одной из выпускниц, чудом спасшейся, подбежал к Коломейцеву: «Что же ты натворил, что ты наделал!» Коломейцеву показалось, что его сейчас растерзают. Он согнулся, спрятался в кабину, потом дал газ и умчался и дальнейшее делал, как во сне, в отупении. Остановился возле какого-то садика, обтер радиатор, заткнул разбитую фару газетой, потому что «фара выглядела некрасиво». Поехал поставить штамп на накладной.
Штамп Коломейцеву поставили.
Позже был суд. Он продолжался три дня.
Убийцу приговорили к десяти годам заключения — максимальное наказание, предусмотренное законом за не¬умышленное убийство.
А ребят похоронили.
Тысячи людей провожали их. Сплошная стена по обе стороны дороги. Завод два дня почти не работал. Девушка, которую Миша любил до самой последней своей минуты и которая не любила его, виноватая не больше и не меньше, чем все мы бываем виноваты перед теми, кого не стало,— девушка эта сделала то, что она должна была сделать. Она пришла, не уходила, а когда подали траурные машины, она, никем не приглашенная, молча поднялась в ту машину, где были родные. И ее, ни в чем не виноватую, простили…
(с)
Симон Соловейчик
«Вечная радость»

@музыка: so ends another day

@темы: in-character, скоро стану я седым и старым (с), ныкалка

---

Почти ниндзя)

Юки-сан порадовал мою агрессивную душонку.
Он купил мне Почти Кунай - офигительный метательный нож.
Надеюсь, это сокровище проживет подольше своего предшественника. Того несчастного я в прошлом году угробила за день. R.I.P.

А настоящий хэнд-мэйд кунай Юки обещал мне на годовщину)))

зырить на мою прелесть)

@темы: Больше Юки, in-character

---

Мне стыдно...очееень
По телефону техподдержки в компании интернет-провайдера меня узнают по голосу.
Даже парнишка, который работает там всего два дня.

И они утверждают, что все косяки - по пять-шесть раз за сутки, не считая ночи, когда никто не может помочь - вина исключительно моя, а с оборудованием все в порядке, мы же видим вас!

*заваливается на бок*
Спааааааать... наконецто...
Хотя бы пол часика...

Всем Доброго Утра!


UPD:
Ёжкин дрын!Я совсем про нее забыла...
Тэ сразу приехала в костюме Госпожи. Говорит, знала, что я пол ночи профилонила!
Обидно, ведь с трех часов я честно работала...

@темы: WTF, in-character

---

Задница болит нестерпимо...в предвкушении)
Через восемь часов приедет Тэ и надерет ее волшебной плеткой, которую я хочу на годовщину свадьбы

Зато я увидела много красивых глаз, усов, поп и руконог в непередаваемых сочетаниях
*вытирает кровищу с клавиатуры*

Нужно противоядие!!!

ANTISLASH Mode: ON

@темы: Нарисованный мир, in-character, M&M жрет мой моск), ныкалка

---

Эммм...немного неожиданно

Подсмотрела у  souhait

Тест на эгоизм Чувствую настроения 71% Оказываю помощь 79% Понимаю окружающих 68% Альтруизм 73% Понимаю точку зрения 71% Интересуюсь другими 82% Способен любить 62% © Новый Акрополь 2006

Всегда считала, что я жуткая эгоистка
Оказалось, я себе недодаю
Или одно другого не исключает?

@темы: WTF, ныкалка

---

Никогда еще звонок мобильного не приносил такого ощутимого облегчения и восторга! Теперь все будет хорошо!

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Мне вчера было ... нехорошо
Еще не "плохо", потому что когда плохо, я блюю эмоциями вполне физически гребаная истерика, а так, полуписец с потенциальным выходом в клинику
Величайщим западлом стало отключение интернета и отсутствие возможности поговорить с людьми, которые могли бы меня успокоить
И, нет, утро мудренее не стало
И, да, днем некогда копаться в причинах душевных томлений
И, чтоб его, негатив опять затаился
И, мазафака, я опаздываю на работу

Доброе утро!

@темы: out-of-character

---

я, кажется, работаю...вроде бы
хочется прибавить "наконец-то" и шумно выдохнуть, но боюсь сглазить

и еще боюсь часов
эти электронные засранцы нетактично напоминают из каждого удобного угла, что уже катастрофически поздно

я потеряла 22 дня - это слишком много
но над этим я тоже работаю

@темы: ЭЭЭЭ...М.О.?, out-of-character

---

Память догрузилась окончательно, поэтому первый вопрос: Ты живой? И в целом как сам, а?

Риторический вой на судьбинушку: почему так трудно сгрузить человека в машину спящим? почему надо обязательно громко настучать голосом по черепу?
И почему все считают, что именно моя белая и пушистая чакра заставит картофэль - томатэ гордо заколоситься?

Да, меня гнусным образом похищают и депортируют на фазенду на неопределенное "ненадолго"...
Но я вернусь...

ПЫСЬ:
А может быть не чакра моя целительная нужна маман? Может, она на ядохимикатах экономит? И заставит меня пугать колорадскую скотину кислой рожей?
И, да, я несу бред.
Можно?

@темы: out-of-character

---

В дайри все розово-ванильно, потому что здесь люди орут молча.
Буду жить в дайри.
У меня тут, вроде, и креслице есть и диванчик.

Доброе утро!

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Ах, черт, меня толкает на лирику. Потому что почти ночь, и на улице действительно хорошо...там ярко и дождливо, там природа бушует теплой весной. Так, как должно было быть в обожаемом мае, а случилось к середине лета. Там воздух, там ясно, как днем. А может у меня просто глаза кошки?

Мне бы только пару сопереживающих ног, и мы бы смогли разгулять этот тихий сонный город до колик в животе и света красно-синих нудных ментовских сирен!!!
Пойдемте босиком по лужам бегать, а?! И ловить мертвую рыбу в вонючей речке?! И прыгать с моста трепетными ласточками?!

Ну хоть кто-нибудь! Пойдемте гулять! Давайте надышимся углекислым газом до самозабвения!!! Потому что вместе - не страшно!!!
Я хочу на волю! Я жизни хочу!
Подарите мне такую же сумасшедшую! С красным бантиком в волосах и удобных балетках, чтобы не натирала ноги о наши полуночные приключения.
Нарисуйте мне такую же уставшую дурочку, напишите про нее рассказ.
И пусть у нее все сложится: и лужи, и воздух, и дохлые рыбки, и беспечность, и радость.
И пусть улыбается!
И вас улыбает!
Черт! Я хочу летать!

@темы: in-character

---

Килограмм детства, или Чтоб тебя, амнезия!

Я парю в очереди в кассу. Парю рядом с богом. Передо мной расплачивается неземное создание темно-русого цвета с манящей улыбкой и необычным узором ушной раковины. Ангел заправляет правой рукой прядь волос за это самое соблазнительное ушко, я тяжко вздыхаю, потому что во-первых, красавчик не окольцован в отличие от некоторых озабоченных покупательниц, а во-вторых, я хочу такой же перстень, как у него - с ярким топазом в белой оправе. Все его хрупкие, почти женственные черты болезненно знакомы - наверное, мы любили друг друга в прошлой жизни, но злодейка судьба раскинула нас по вселенной на века, и только сегодня, на одно мгновение нам позволено увидеться вновь. Ну или он один из моих бывших студентов.
Вдруг сердце останавливается...Бог нежно смотрит на меня сверху вниз, видимо уже какое-то время, и улыбается. И я улыбаюсь. И мы оба не из этой реальности: он - из райских чертогов, я, кажется, из дурдома. Но кому до этого дело, раз у нас тут в супермаркете разыгрывается история вечной любви?
- Привет, - ах, мелодия безмятежности, услаждай мои недостойные уши еще хоть мгновение. - Спасибо.
- Не за что, - выдыхаю я, и тут же заливаюсь краской. Это он не мне, это он кассирше, которая уже практически в открытую ржет над несчастной зачарованной мной. Мне дико не по себе, но чувство привычное - я постоянно попадаю в такие ситуации.
Оказывается, ангелу положить на кассиршу свои дивные шелковистые крылья:
- Слушай! А я тебя знаю!
Да чтоб мне провалиться здесь и сейчас! Откуда, Всевышний?! Где ты, а где я?!
- Это вряд ли, - бурчу от расстройства.
- Да нет, точно! Тебя, кажется, Света зовут?
Черт! Если сердце остановится еще хоть раз - мне конец!
- Да.
- Сто пудов, мы в лагере вместе были, помнишь?
Ааааа!!! Я помню таблицу умножения, плохо, но не суть важно, помню десять мобильных номеров, рецепт курицы по-грузински, кучу ненужных подробностей личной жизни незадачливых шиноби деревни Скрытого Листа, а божество...ни капельки, как будто и не было его в моей жизни. А может...
- ...это и не я была?
- Да нет, ты. В "Дружбе". Я тебя на танец хотел вытащить, а ты мне в нос дала. До крови.
- Эм..а..нуу...
- И правда не помнишь, - кажется, я расстроила посланца иных миров не на шутку. Твою мать! - Ладно, пока...
И он вышел из магазина, темно-русый, хрупкий и неземной, с голубым топазом в красивой ушной раковине.

Вот такой я осталась в памяти самого красивого мужчины, которого я встречала на своем коротком пока жизненном пути, - тринадцатилетней нетанцующей драчуньей с потерей памяти.
И только к концу этого поста я действительно вспомнила.
Его звали Валентин. И улыбка у него, наверное, всегда была манящей. Только я тогда смотрела сверху вниз, и собственная тень загораживала истиное величие этого прекрасного искрящегося мальчика.


UPD:
Перечитала пост.
Мдя, Мэри Сью во мне не дремлет, скотина неграмотная

@настроение: эхх, Семен Семеныч

@темы: in-character, скоро стану я седым и старым (с), на поржать

---

Притворюсь беззаботной и намахаю творческий запор

Мозготрах и самобичевание - собрали вещи, и на выход! Вон пошли, я сказала.
Если не рожается дитё - жди себе терпеливо срока! Потому что от потуг пока толку никакого.

Короче, я сегодня наслаждаюсь прелестями расслабона: кино, почитульки, ноги на стол в позе лужицы)))

ПЫСЬ: Далин! А у меня кое-что стебное) Маленькое и ядовитое, но мне так понравилось! *ехидно ржет в панамку*
Подробности в аське)
UPD:
Мась! *принюхалась*
Кажись, у кого-то подгорел пиарчик. Основательно так обуглился)

@темы: in-character

---

Хотела написать много и грустно.
Про творческий кризис.

А потом поняла, что мораль сопливых страданий проста - я тупая.
Не глобально, нет, а так...местами кратковременный дождь.

А еще очень хотелось обвинить в своей несостоятельности кого-нибудь левого. Чтобы гипотетическая скотина спать не мог, зная, как нехорошо он со мной поступил: не помог, не разжевал, не подтер мне ленивую задницу. И мне бы даже посочувствовали, утешили и сказали, что я умненькая и все смогу. Я бы от восторга поддержки летала и светилась галогеном.

Вот только табу у меня такое - врать и лицемерить.
Поэтому, да, Рыжий, ты тупая. По всем тобою же выведенным критериям. Иди отлупи себя веником.

@музыка: что-то на иппонском

@настроение: штука ускользающая

@темы: ЭЭЭЭ...М.О.?, in-character

---

Сколько же раз я зарекалась спать вечером? Тыщутристалионов, наверное, а все равно отключаюсь, потому что работаю по ночам, а днем...тоже работаю. Или вид делаю)
Мне сегодня впервые за четыре месяца приснился сон, про человека, с которым я не знакома) Точнее знакома, но ни разу не видела. Или видела, но не знаю об этом)
Хороший был сон, многообъясняющий.

Поняла, наконец, что со мной не так: у меня человекоголодание и хохмодефицит, я задыхаюсь от одинаковых лиц и персонажей, с которыми мы, кажется, перестали играть в друзей до гроба.
Диагноз - это уже половина курса лечения, будем двигаться дальше!

Ёшь! Да прибудет со мной сила юности!!!

@настроение: проснулось вместе со мной

@темы: in-character