to the music
А еще у меня теперь есть Маня. ещебольшебукафОна сидит через два стола, у окна под диффенбахией, вся из себя меланхолия, длинные ноги и поржать под шашлык по пятницам.
По всем мыслимым текущим законам природы Мани у меня не должно было появиться. Во-первых, потому что давно никого под кожу не пускала, почти сознательно. Во-вторых, Маня – это слишком просто: без книг, без цветных запахов, без геройства и интересных сюжетных ходов. В-третьих, она с виду из таких мань, близкое общение с которыми равняется социальному самоубийству в тесных, жадных до крови коллективах. В-четвертых, вот именно сейчас вместо Мани должна была быть до последней морщинки знакомая Леся, счастливая, домашняя - моя вторая мама, которой хочется быть нужнее.
Маня случилась совсем не так как Масенька и все вы, кого в какой-то мере я нашла сама. И поэтому она совершенно по-другому, опасно и непривычно врастает в будни и праздники. Она – как Юки одиннадцать лет назад, как Дэн чуть позже, как Тэмэ, которая меня в проходе потянула за рукав и, улыбаясь, категорически отказалась уступить место за первым вариантом. Она просто дождливым перекуром завернула охуевшую и отвыкшую меня в свои длиннющие руки, устроилась подбородком на макушке и не отпустила - незамутненная нахрапистость, бесхитростность, большой и толстый хуй на любые домыслы. Просто потянулась. И все это было не к месту, и страшно, и неопределенно. Вспомнилось вдруг, почему в пятнадцать лет я совсем не боялась находить бойфрендов со всем вытекающим плотским, и дико тряслась над потенциальными друзьями, и почему я их до сих пор по-разному трогаю, тех, с кем можно по-простому, и тех, кого целуешь исключительно сердцем.
Все точки над i мы расставляем постепенно, почти вяло, как очередную сигарету в стеклянное дно до покрасневших лапок тушим, чтобы хоть чем-то занять руки под неспешный разговор. Не помню, когда все стало серьезно, помню, что больше столько пить не буду. И веточку какой-то зеленой херни в ее зубастой улыбке помню. И что я ревела, а она не понимала, почему.
Наш юрист называет Маню моим pity fuck’ом - грубо, конечно, но он просто такой мужик; сразу видит верное, но не может сопротивляться циничному монстру, который у него внутри и на аватарке в асечке, смешной такой, ушастый падла. Маня не fuck, потому что есть табу на друзей в койке, как минимум, а по факту – ну никакущий fuck из человека, в которого как в первую свою кису Мусю можно до утра рассказывать самые разные истории, а в ответ тебе только тепло-тепло фланелевое сердце размеренно бьется, булькает под пижамной майкой задушенный смех или, наоборот, ничего не дышится – это если что-то грустное, понятное, обидное не за себя, а за того парня. Именно поэтому Маня – это не жалость. Это эмпатия из серии «не продолжай», ведь сразу ясно, что и обидно, и больно, и вот здесь бесит – been there, done that.
Я ниипически влюблена: впервые за несколько лет появился новый друг, продолжение самой себя, до идиотизма доброе, почти не из этой реальности, и настоящее настолько, что в это не верится, хотя можно и пощупать, и понюхать, и посмотреть. Сто восемьдесят сантиметров неосознанной стати, здорового русского оптимизма, приправленного изысканным трехэтажным, любви к людям, данной от природы, цветущей вопреки всему, что я шепотом услышала…
Манечка. Наверное, она станет первой, кому я не дам «свое» прозвище. Этому человеку от меня даже такой малости не нужно. Она просто случилась и есть, вроде сама по себе, но у меня. Это счастье.